16 мая 1703 года все же показались первые признаки жизни на островке Енисари, которому народная молва приписывала еще два названия. Этот островок, когда дельта Невы перешла во владение шведов, был пожалован одному из шведских магнатов.
Последний решил устроить здесь для себя летнее развлечение, выселил несколько семей крестьян из своей наследственной деревни, приказал устроить для себя мызу, развести увеселительный сад и дал этому островку название «Лустгольм», т.е. увеселительный остров. Но подошла осень, и нахлынувшее наводнение залило увеселительный остров и смыло и мызу шведского магната—предание называет графа Стенбока (*2 прим.), — устроенный им увеселительный сад, и деревню крестьян. Рассердился шведский магнат и переименовал свой Лустгольм в Тейфельсгольм — т.е. чортов остров. Итак, на Енисари или Лустгольме или Тейфельсгольме 16 мая 1703 года началась работа. Первое достоверное известие об этой крепости мы имеем от 4 октября 1703 года—в «С.Петербургских Ведомостях на это число помещено такое известие (*3 прим.) «Изъ Риги отъ 24 Августа: Его Царское Величество по взятии Шлотбурга (т.е. Ниеншанца, нынешней Охты) в одной миле оттуда ближе к восточному морю, на острове новую и зело угодную крепость построить велел, в ней есть 6 бастионов, где работали 12.000 человек подкопщиков и тое крепость на свое государское именование прозванием Петербургом обновить указал». С этим современным известием нужно сравнить другое такое же, но несколько более позднее, находящееся в «Описании С.Петербурга и Кроншлота в 1710 и 1711 годах». Это описание вышло в 1713 г. в Лейпциге и принадлежало перу барона Гюйсена, петровского дипломата, главною обязанностью которого было — выражаясь по современному — информировать Европу того времени с начинаниями Петра, причем, конечно, требовалось представлять эти начинания как можно в более привлекательном виде. Весьма понятно, что и это второе по времени известие не содержит тех неприятных сообщений, с которыми мы встречаемся в записках Берхгольца.
Берхгольц, камерюнкер, приехавший с герцогом Голштинским, которому Петр Великий обещал выдать в жены одну из своих дочерей, но какую именно, царь долгое время не говорил, и бедный герцог влюбился в Елизавету, а получил себе в жены Анну, так вот Берхгольц, бывший в свите этого герцога, как аккуратный и совестливый немец, вел во все время пребывания своего в Петербурге точный и тщательный дневник, куда записывал все, что случалось с герцогом и с ним лично. Так как Берхгольц не думал дать своему дневнику какое-либо практическое применение, то он записывал в дневнике довольно откровенно, не стесняясь. И под 7 августа 1721 года (*4 прим.) он написал следующее: «Крепость С. Петербург, где находится колокольня, построена у самой Невы и имеет несколько толстых и высоких каменных бастионов, установленных большим числом пушек. Говорят, что сооружение ее, которым очень спешили, стоило множества народа, что при тогдашней необыкновенной дороговизне съестных припасов и недостатков в одежде люди как мухи умирали от голода и холода и там же хоронились. Со стороны твердой земли она не так красива и далеко не так укреплена, как со стороны реки, потому что обнесена только валом и рвом. Однакож защищаться может довольно долго».
Таким образом, Берхгольц впервые подчеркнул то обстоятельство, что при постройке крепости «люди мерли как мухи». И не мудрено — работать приходилось чуть ли не по пояс в воде, производя большую часть земляных работ вместо лопат руками, а за неимением землевозных тачек, мешков и подвод, переносить вырытую землю в подолах своих рубах. Сохранился, между прочим, следующий современный документ, заметка графа Апраксина, на одном из рапортов: «Зело ужасает меня включенная роспись о умерших и больных солдатах, и отчего такой упадок учинился, не можем рассудить» в (*5 прим.). Уж если современники, которые, конечно, отличались большим хладнокровием, чем достаточно сентиментальный немец Берхгольц, «зело ужасались», то мы можем себе представить, насколько была, действительно, велика смертность.
Для построения крепости были назначены войска генерала Репнина, новгородцы, олончане, ингерманландцы и карелы, которые, по требованию 6 февраля 1703 года (*6 прим.), были предназначены для Шлиссельбурга. К ним присоединено было потом значительное число казаков, татар, калмыков и пленных шведов. Указом от 1 марта 1704 года в Петербург должны были быть высланы 40 тысяч рабочих из 85 мест России, причем эти рабочие делились на три смены — первая с Благовещения до 25 мая, вторая с 25 мая по 25 июля, третья с 25 июля по 25 сентября. — Постройка петербургской крепости, а затем и самого Петербурга стала новым налогом, новою повинностью для всего российского населения. Этот порядок практиковался до 21 декабря 1715 года (*7 прим.), когда появился указ: «о раскладке работ по Петропавловской крепости на все губернии по долям, за исключением Санктпетербургской», здесь был проведен некоторый принцип более равномерного распределения, причем Петербургская губерния, бывшая долгое время ареною военных действий, выносящая на себе все тяготы тогдашнего способа ведения войны, была выделена и избавлена от необходимости поставлять рабочую силу. Порядок принудительной присылки рабочих практиковался почти до самой смерти Петра Великого, хотя в последние годы параллельно с ним был и наем рабочих и сдача работ подрядом. Вообще же постройку крепости можно разделить на пять периодов — первый самый короткий и интенсивный с 16 мая 1703 года по 4 октября того же года или, вернее, по 4 апреля 1704 года, второй с 1706 по год смерти Петра I, третий с 25 сентября 1727 года, когда появился указ об окончании в течение следующего лета постройки болварков (*8 прим.) до 1733 — 34 года, когда произошло окончание постройки Алексеевскою и Иоанновского равелинов (*9 прим.), четвертый с 1753 по 1756 г. н, наконец, пятый, падающий на царствование императрицы Екатерины II и десятилетие с 1777 — 1787 г.г.
| Предыдущая страница | Следующая страница |