Директор лицея А. Е. Энгельгардт всячески покровительствовал литературным увлечениям и поощрял дружеское единение лицеистов. Его дом, один из числа четырёх «кавалерских домиков», вытянувшихся вдоль ограды Екатерининского парка, находился рядом с лицеем. На фронтоне маленького крылечка, над входом в дом Энгельгардта был помещён придуманный им лицейский герб: на свитке — лира, а на ней символ мудрости, птица Минервы — сова. На одном конце лиры — лавровый венок, на другом — венок дубовый, символы славы и силы. Двери этого белого домика, отмеченного гербом лицея, были широко открыты для «чугунников» (прозвище первых лицеистов). Здесь обсуждались волнующие события лицейской жизни, читались стихи, а на широкой террасе, выходившей в садик, распевались песни.
Ещё один домик охотно посещали лицеисты. Он принадлежал упомянутому выше учителю музыки Тёпперу. «Вечером он по обыкновению зазывал к себе кого-нибудь из нас, человека три или четыре; пили чай, болтали, пели, музицировали, и эти простые вечера были нам чрезвычайно по вкусу». (Записки Корфа).
Лицейские годы Пушкина совпали с великими историческими событиями. Отечественная война 1812 г., всколыхнувшая всю Россию, нашла отзвук и в лицее. На акте лицея, в январе 1815 г., в «Воспоминаниях в Царском селе» Пушкин перед Державиным читал строки, посвященные Отечественной войне. Много лет спустя, в 1836 г., в лицейскую годовщину, поэт напомнил своим товарищам лицеистам те знаменательные дни:
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас... и племена сразились,
Русь обняла кичливого врага,
И заревом московским озарились
Его полкам готовые снега.
Пушкин не мог последовать примеру Жуковского, Вяземского, Глинки и вступить в ряды армии. «Лицейские сени» сдерживали патриотический пыл подростков. Пушкин слышал о победных салютах Петропавловской крепости в дни торжеств по поводу возвращения Александра I из Парижа:
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда... победу над врагом
Россия снова торжествует.
(«Медный всадник»).
С годами патриотический подъём, вызванный оборонительной народной войной против Наполеона, перерождался в революционный патриотизм. Лицейский воздух в те годы был насыщен какимто особым возбуждением: здесь, действительно, бродило молодое вино — не только юности, но и самой жизни, вино, подготовлявшее 1825 г.
Как отмечалось выше, с идеей возникновения лицея были связаны имена республиканца Лагарпа, а также Сперанского, тогда ещё носителя прогрессивных начал своего времени. Среди преподавателей лицея был француз Будри, в лице которого лицеисты чтили брата «Друга народа» Марата. Куницын, встретивший лицеистов своей речью в день открытия лицея, по свидетельству Пущина, «говорил небывало, в присутствии двора и самого Александра он ни разу не упомянул государя». Впоследствии Куницыну была воспрещена педагогическая работа, а его книга о естественном праве конфискована, как «разрушающая веру христианскую и расторгающая все связи семейные и государственные».
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень
Им чистая лампада возжена …
— писал о Куницыне Пушкин.
Разумеется, не следует преувеличивать социальное значение «прекраснодушного» либерализма, царившего в лицее. Но было бы неправильно и совершенно пренебречь его ролью в ходе событий того времени.
И. И. Пущин и В. К. Кюхельбекер, действительно, «воспитали свой пламень». Пущин уже в лицее сблизился с членами тайного общества И. Г. Бурцовым и Муравьёвыми. Другие лицеисты, как В. Д. Вольховский, были также задеты декабрьскими событиями.
С. Броглио погиб, как Байрон, в Греции в борьбе за её освобождение.
В грозном свете грядущих событий воспринимал Пушкин свою лицейскую жизнь и жизнь своих друзей уже в 1817 г.:
… Но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключён;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О, милый, вечен он!
Пушкин и его лицейские товарищи со всей страстью юности привязались к Царскому селу. Поэты из первого выпуска вместе с Пушкиным описывали «царскосельские пленительные сени». А. А. Дельвиг написал прощальную песнь воспитанников Царскосельского лицея, которая стала гимном лицеистов., Этот гимн исполнялся на террасе домика с лицейским гербом. По окончании курса лицеисты постоянно возвращались в Царское село, посещали лицей, заходили в свои «келейки».
Дельвиг пишет на «чужбине», вспоминая свое «отечество»:
Не мило мне на новоселье.
Здесь всё увяло, там цвело:
Одно и есть моё веселье —
Увидеть Царское село.
В послании Дельвига «К друзьям» тот же мотив — тоска по любимому месту:
Я редко пел, но весело, друзья!
Моя душа свободно развивалась.
О, царский сад, тебя ль забуду я?
Поэт-декабрист, пламенный мечтатель, с речью всегда восторженной, В. Кюхельбекер так передал благоухание той весенней поры лицея в своем послании «К Пушкину и Дельвигу»:
Нагнулись надо мной родимых, вязов своды,
Прохлада тихая развесистых берёз!
Здесь нам знакомый луг; вот роща, вот утёс.
На верх которого сыны младой свободы,
Питомцы, баловни и Феба и Природы,
Бывало мы рвались сквозь пустоту древес
И слабым ровный путь с презреньем оставляли!
О время сладкое, где я не знал печали!
Ужель навеки мир души моей исчез,
И бросили меня воздушные мечтанья?
Я радость нахожу в одном воспоминанье,
Глаза полны невольных слез! —
Увы, они прошли, мои весенни годы! —
Но — не хочу тужить: я снова, снова здесь!
Стою над озером, и зеркальные воды
Мне кажут холм, лесок и мост, и берег весь,
И чистую лазурь безоблачных небес!
Здесь часто я сидел в полуночном мерцаньи,
И надо мной луна катилася в молчаньи!
Здесь мирные места, где возвышенных Муз,
Небесный пламень их и радости святые,
Порыв к великому, любовь к добру — впервые
Узнали мы, и где наш тройственный союз,
Союз младых певцов и чистый и священный,
Волшебным навыком, судьбою заключенный
Был дружбой утвержден!
И будет он для нас до гроба незабвенен!
Ни радость, ни страданье,
Ни нега, ни корысть, ни почестей исканье —
Ничто души моей от вас не удалит!
И в песнях сладостных и в славе состязанье
Друзейсоперников тесней соединит!
Зачем же нет вас здесь, избранники Харит? —
Тебя, о Дельвиг мой, поэт, мудрец ленивый,
Беспечный и в своей беспечности счастливый?
Тебя, мой огненный, чувствительный певец
Любви и доброго Руслана,
Тебя, на чьём челе предвижу я венец,
Арьоста и Парни, Петрарки и Баяна? —
О други! почему не с вами я брожу!?
Зачем не говорю, не спорю здесь я с вами,
Не с вами с башни сей на пышный сад гляжу? —
Или, сплетясь руками,
Зачем не вместе мы внимаем шуму вод,
Биющих искрами и пеною о камень?
Не вместе смотрим здесь на солнечный восход,
На потухающий на крае неба пламень?
Мне здесь и с вами всё явилось бы мечтой.
Несвязным, смутным сновиденьем,
Всё, всё, что встретил я, простясь с уединеньем,
Всё, что мне ясность и покой
И тишину души младенческой отъяло
И сердце мне так больно растерзало!
При вас, товарищи, моя утихнет кровь,
И я — в родной стране забуду на мгновенье
Заботы и тоску и скуку и волненье,
Забуду, может быть, и самую любовь!
Здесь в пейзажи Царского села с их озером, лугами, каскадами, мостиками вплетены тема дружбы, тема совместных поэтических увлечений и всеопределяющий мотив печальной сладости воспоминания, как лейтмотив всех царскосельских стихов.
| Предыдущая страница | Следующая страница |